вторник, 28 декабря 2010 г.

Фронтовые письма 1941-1945 гг. как молитвы.

В «Вестнике архивиста», опубликована статья В.П.Козлова «Фронтовые письма 1941-1945 гг. как молитвы».

Статья посвящена научному анализу содержания фронтовых писем 1941-1945 гг. «Профессиональному историку понятно, где искать <…> хотя бы «следы» этих документальных островов и материков, безжалостно топившихся волнами военной безопасности и идеологической осторожности и в годы Великой Отечественной войны, и позднее».

«… письма времен войны – это не просто факт жизни ее участников, это целое явление ее истории, относящееся одновременно к пониманию человека на войне, и к пониманию человека в тылу этой войны, и отражающее одновременно некие душевные состояния человека, находящегося не просто в экстремальной ситуации, но в ситуации, постоянно и реально угрожающей его жизни».

В статье особо отмечается влияние цензуры на содержание писем. В частности, автор пишет, что опубликованный комплекс фронтовых писем представляет собой выборку полутора-двух тысяч из миллионов написанных в годы Великой Отечественной войны писем, возможно, сотен тысяч сохранившихся и еще больше – не пропущенных военной цензурой, созданной 6 июля 1941 г., и в разные времена уничтоженных по этой причине. В.П.Козлов считает, что особую ценность представляют июньско-июльские 1941 г. фронтовые письма, до которых еще не успела дотянуть руки военная цензура.

Приведем некоторые строчки из анализа В.П.Козлова в отношении фронтовых писем. Нам кажется, что многое из этого также могут быть применено к письмам бахаи.

«… разный уровень образованности авторов, часто не позволявший письменно изложить весь спектр чувств, переживаний, картин ими увиденного. Это, в частности, проявлялось в несоответствии больших обещаний рассказать о нечто судьбоносном в начале писем и скромным их основным содержанием. Формулы типа: «Сообщаю о себе… Но больше и писать нечего» очень распространены, свидетельствуя о непривычности для авторов фронтовых писем пользоваться пером.»

«… самоцензура, предусмотрительно предвидевшая официальную военную цензуру, не позволяла быть авторам фронтовых писем откровенными в описании увиденного и о своих размышлениях об увиденном и пережитом: «нельзя все описывать», – эта формула рефреном или с видоизменениями, многозначительными намеками и полуумолчаниями неизменно проходит через большинство фронтовых писем».

И про Бога: «Поразительный факт: в неофициальных, личных письмах с фронта практически отсутствует партия, разве что так – мимоходом, да и то в основном официальным адресатам. Нет в них места и Богу. Подсознательно, вероятно, авторы фронтовых писем отразили величайшую жизненную реальность: старый Бог был вытравлен безбожной властью, новый бог – партия, а вместе с ней и ее воплощение в лике вождя – так и остался не принятым в подсознательном, самом искреннем. И это – не у единиц, а у тысяч.» – делает вывод В.П.Козлов.

Про молитвы: «Написание письма, его прочтение в тылу были своеобразными ритуальными действиями. И понятно, почему фронтовые письма были фактически молитвами. В СССР как атеистическом государстве, на фронте и в тылу Бога почти не было, он был допущен туда лишь чуть-чуть больше, чем до войны, и он вращался в сфере политики, а не во фронтовом бытии – туда он не был допущен.»

«Фронтовые письма были легальным преодолением запрета на молитву Богу, они заполняли духовный вакуум, и дополняли беседы с воинами политработников желанием простого человеческого общения авторов писем».


Также смотрите другие статьи этого блога на тему писем:

Комментариев нет: